Форум » О фильмах и актерах трилогии » Книги Нины Соротокиной о гардемаринах - 1 » Ответить
Книги Нины Соротокиной о гардемаринах - 1
Звезда моя: Нина Соротокина написала 4 романа о гардемаринах. Первый из них - "Трое из Навигацкой школы" - лег в основу фильма "Гардемарины, вперед!". Предлагаем вам вспомнить любимые отрывки и фразы из книги, а также эпизоды и персонажей, которые не вошли в фильм.
Софья Зотова: А я думаю, что так реалистичней.Идеально-хороших людей не бывает. Это приторно.... такую книгу даже читать неприятно, где главные герои такие идеальные, и конец такой счастливый. Герои живые, настоящие, со своими достоинствами и недостатками. Книга о гардемаринах - одна из моих любимых.
Ангелика: gosty пишет: Очень заметно желание автора как-то различить характеры трех главных героев, чтоб не казались все одинаково идеальными. Поэтому нужно было "подпортить" Сашу, и надо сказать, сделано это было не очень точно. И чем это его подпортили? gosty пишет: как несчастливо обернулась любовь с Анастасией, сделав ее эгоисткой и неврастеничкой. Да, ведь трагизм их любви, в том, что Анастасия винит СЕБЯ в страданиях СВОЕЙ матери.ЭТО её мучает, терзает, сжигает долгие годы. Она СЕБЯ не может ПРОСТИТЬ, этим и объясняются её истерики и тягостное настроение.
Лиза Корсак: Ангелика пишет: Анастасия винит СЕБЯ в страданиях СВОЕЙ матери.ЭТО её мучает, терзает, сжигает долгие годы. Она СЕБЯ не может ПРОСТИТЬ, этим и объясняются её истерики и тягостное настроение. Мне, например, кажется, что с героями и их характерами в книге всё в порядке. Хотя, конечно же, каждый имеет право на свое мнение. Кому-то - нравится, кому-то - нет.
Писарь: Характеры героев прописаны как раз очень жизненно. И в книге, и в сценарии. Но, увы, современные мыльные сериалы (как ТВ, так и книжные), делаемые наспех, без вкуса и особого таланта, как-то незаметно приучили нас к безлико-утонченным, стерильно-вылизанным шаблонам героев: безмозглые Барби и мышцеватые Кены как идеалы духа и тела, так сказать... А гардемарины, все-таки, скорее исторические, т.е. такие как мы с вами люди, со своими достоинствами и недостатками. Только из прошлого. P.S. Надеюсь, я был не слишком назидателен?
Ангелика: Писарь пишет: Надеюсь, я был не слишком назидателен? Нисколечко!!! Всё верно!
Лиза Корсак: Хотите - верьте, хотите - нет, но не иначе как роман "Трое из навигацкой школы" обладает воодушевляющим эффектом. У меня уже вторую неделю подряд неприятности на работе, все бесит. И вот на днях подумала - плевать на всё, сяду-ка я, да почитаю "Трое ..." только обязательно вслух да с выражением. Знаете, легче на душе становится, это факт! Спасибо огромное Нине Соротокиной! "Трое..." - моя моральная опора!
Ангелика: Лиза Корсак пишет: И вот на днях подумала - плевать на всё, сяду-ка я, да почитаю "Трое ..." только обязательно вслух да с выражением. Знаете, легче на душе становится, это факт! Спасибо огромное Нине Соротокиной! "Трое..." - моя моральная опора! Тысячу раз ДА!!!!!!! Эти Книги и Фильм-лучшее средство от хандры!!!!!
Лиза Корсак: Серьезно, "Трое.." - моя любимая настольная книга, чуть что - почитала и стало легче. Ангелика,
Ангелика: Лиза Корсак , ! К примеру, вот эта глава, я её называю умиротворение: Петербург поразил Алексея запахом -- это был вкус, аромат, свежесть находившегося где-то рядом моря. Он полюбил этот город задолго до того, как увидел. Никитине ли детство -- мозаика слов, образов, отрывочных воспоминаний -- ожило перед глазами, или рассказы старого бомбардира Шорохова обрели плоть? Канал с зеленой водой, шевелящиеся водоросли, ялик у дощатой пристани, развешенные для просушки сети, ограда парка, сбегающая прямо в воду... -- Сударь, как пройти к морю? Прохожий усмехнулся, оглядев Алексея с головы до ног. -- Здесь всюду море, юноша. Спросите лучше, где здесь суша. Земля под ногами всего лишь настил на болотах и хлябях, пропитанный морской солью. У прохожего колючий взгляд и словно оструганное топориком лицо: острый нос, острый подбородок. Худая рука коснулась шляпы в знак приветствия, скривился рот -- ну и улыбка, насмешка, ирония -- все в ней, и мужчина пошел дальше, не пошел, побежал, придерживая шляпу от ветра. "Не знаешь, так нечего голову морочить", -- с обидой подумал Алексей. Потом он спросил про море у солдата, потом у пожилого, тучного господина, потом у старухи с огромной, плетенной из лыка кошелкой. Никто из них не дал толкового ответа, и все при этом досадливо морщились, словно он спрашивал их заведомую глупость. -- Ну и шут с вами. Я сам море найду, -- подытожил Алексей опыт общения с петербуржцами. Ноги вынесли его на широкую, громкую улицу, и он побрел наугад, рассматривая богатые особняки, церкви, лавки с яркими вывесками. Скоро гвалт и пестрота улиц утомили его, он свернул в проулок, потом в другой. "Русский человек моря не любит, -- часто повторял Шорохов. -- Боится, потому и не любит". Алексею показалось, что он явственно слышит голос старого бомбардира, который сидит перед огарком свечи, прихлебывает квас и чинит старый валенок. Вокруг курсанты -- кто на лавке, кто на полу. Слушают... "... и издал государь правильный указ -- каждое воскресенье, дождь не дождь, ветер не ветер, а как выстрелит пушка в полдень, изволь являться всей семьей к крепости Петра и Павла на морскую прогулку. Приписали тогда обывателям, сообразно их положениям, лодки разных чинов и начали сей сухопутный люд приучать к морю. А как приучать? С божьей да нашей, старых моряков, помощью. Я в ту пору на верфи работал и получил, как и многие мои товарищи, приказ -- служить по воскресным дням государству Российскому особым способом, а именно -- сопровождать на морскую прогулку некоего шляхтича. Шляхтич этот. Воинов его фамилия, служит в юстиц-коллегии и, говорили, был заметной фигурой там. В его шлюпке я был рулевым, но не столько должен был рулить, сколько следить, чтобы Воинов с семейством исправно являлся на морские прогулки. Ну, а если не исправно, то доносить куда следует, сами знаете, не без этого... Никогда, братцы мои, я не видел, да и не предполагал, что может человек так по-куриному бояться моря. Идти надо было далеко, до самого Петергофа, а то и дальше -- на Кронштадт. И всю дорогу мой Воинов сидел с опущенной за борт головой За это я его не судил. Куда крепче мужиков видел, а тоже желудок при шторме бунтовал, желудок человеку не подвластен. Но не трусь! Он так потонуть боялся, что в обморок падал. Женушка его, однако, эти прогулки переносила неплохо, только мерзла и очень по мужу убивалась, а сынок и вовсе радовался волне. А сам... Еще, бывало, к шлюпке идет, а уже белый, как мел. По первому времен" он, как мог, отлынивал от прогулок, штрафами отделывался. Но потом получил взбучку от высокого начальства, и не просто взбучку, а с угрозами. А угроз в те времена боялись, как самой виселицы. И началась у нас с Воиновым великая борьба. Как говорится -- кто кого. С моей стороны были усердие и святая вера в правильности государева указа, а им, сердечным, одно руководило -- страх. И что же, шельмец, выдумал? Совсем, видно, голову потерял -- подпилил под банкой доску. Только от берега отошли -- шлюпка полна воды. Мадам в крик-юбку замочила, сам уже не белый, а серый... Поворачиваем назад. А на берегу он мне так с усмешкой сердобольно говорит: "Беда какая, Василий... Видно, останемся мы сегодня без прогулки". А я щель эту проклятую конопачу и отвечаю, как ни в чем не бывало: "Не извольте беспокоиться. Я мигом все поправлю. Через час можно будет выходить". Алексей рассмеялся своим воспоминаниям. Не этот ли остроносый прохожий пилил когда-то дно своей шлюпки? "... и пошло. Он в субботу шлюпку уродует, а мне, значит, чинить. Ну и обозлился я тогда на этого дохляка проклятого. Сказано -- гуляй во славу государства по воскресным дням -- так и гуляй, претерпи страх! Соорудил я стапель, благо мой шляхтич у канала жил, и стал по всем правилам производить еженедельный ремонт. Что он только не делал... Пробоины рубил, весла ломал, руль гнул, но я мастер был хороший, не скромничая скажу. Приду, бывало, затемно, шлюпку на стапель вытащу... Руки в кровь источу, но за полчаса до пушечного выстрела иду с докладом -- так, мол, и так... гулять подано. Возненавидел он меня люто, и кончился наш поединок бы не иначе как смертоубийством, потому что все к тому, что он меня вместо шлюпки продырявит. И продырявил бы, да Нева встала. На следующую весну этот Воинов исчез куда-то. Да и прогулки отменили. Не знаю, почему... " Алексей сам не заметил, как из мощеного каменного города попал куда-то в грязный, полуразвалившийся поселок. Ну и трущобы! Неужели в таких лачугах люди живут? А это что за бревна? Сваи... Дома стояли словно по колено в болоте. Земля под ногами пружинила, чавкала. К счастью, в самых непроходимых местах лежали кем-то брошенные слеги. -- Эй! Это какая река? -- спросил Алексей у сидящего на берегу мужика. -- Фонтанная. -- Как к морю пройти? Мужик поскреб шею. -- Туда. -- Он неопределенно махнул рукой. -- Или нет, туда, -- и показал в противоположное направление. -- Ты, барин, по реке иди и придешь. -- И видя, что Алексей нахмурился, торопливо добавил: К самому морю придешь. А то куда ей деться, реке-то? Проплутав еще два часа, Алексей вышел к устью Фонтанки. Мощенная когда-то, проросшая травой дорога нырнула под каменную арку. Одной створки ворот не было, а вторая, с облупленной краской и остатками позолоты на деревянных завитках, висела на ржавой петле. Алексей вошел в ворота и очутился в старом парке. За дубовой рощицей виднелся длинный, двухэтажный дом. Алексей прошел по земляному валу, обогнул пруд, вернее не пруд, а подернутую ряской лужу, прошел по ветхому мостику, перекинутому через ручей, и увидел группу людей. Они стояли на лужайке перед домом вокруг большого стола и что-то обсуждали. На столе лежал ворох бумаг, ярко раскрашенная карта, какие-то инструменты. "Как генералы перед сражением", -- подумал Алексей с неожиданной симпатией к этим людям. Алексей не знал, что находится в Екатерингофе, что невзрачный длинный дом был когда-то роскошным дворцом, подаренным Петром I своей жене-шведке. Дворец пришел в такую ветхость, что его смело можно было пустить на дрова, но Елизавета в память покойных родителей решила его починить, внеся кой-какие, подсказанные временем переделки. Стоящие вокруг стола люди были замерщиками и архитекторами. Они скользнули по юноше любопытным взглядом, но не окликнули. -- Господа, где море? -- За домом. -- И несколько рук взметнулось вверх, указывая на крышу дворца. Алексей обогнул дворец, продрался через колючий кустарник. Вот оно, наконец, море!.. Он жадно, полной грудью вздохнул свежий, дурманящий воздух, задохнулся, рассмеялся и сел на испещренный узорными следами песок. В первую минуту Алексей не понял, что это следы чаек. Они так важно прогуливались по берегу, были так ослепительно белы и независимы, что вспомнилось детское, радостное -- голуби! Потом он хохотал над своей ошибкой. Море... Пусть это только серый залив под неярким небом. Отсюда можно плыть и на Камчатку и в Африку. С галерной верфи доносился запах дегтя и свежеструганого дерева. Ветер ровно и упруго раскачивал верхушки сосен. Далеко на горизонте виднелась одинокая шхуна. Справа, на уходящей в море косе, вращала крыльями мельница, слева на маленьком, как гривна, словно плывущем островке стоял небольшой павильон с башней и шпилем. Алексей разделся, аккуратной стопкой сложил одежду. Море было мелким и обжигающе холодным, но он входил в него медленно, подавляя дрожь в теле, и, только когда вода достигла подмышек, нырнул с головой, потом, как поплавок, выскочил на поверхность и поплыл к павильону с башней. Павильон, прозванный в былые времена Подзорным дворцом, был построен по приказу Петра I. Государь любил этот дом и проводил в нем время в полном уединении, высматривая в подзорную трубу появление иностранных кораблей. Теперь дворец перешел в ведомство Адмиралтейства, здесь хранили деготь и смолу для галерной верфи. Алексей активно работал руками и ногами, но остров с загадочным павильоном, казалось, все дальше и дальше уплывал от него, словно корабль, взявший курс в открытое море. Алексей еще раз нырнул, играя с волной, как дельфин, встряхнулся, с силой ударил по воде, подняв фонтан брызг, прокричал что-то невнятное, ликующее и, шалый от восторга, поплыл к берегу.
Лиза Корсак: Ой, Ангелика, это точно! А вот 2-ю главу, которая начинается словами "Описанное событие происходило под сводами Сухаревой башни..." я знаю наизусть. Иногда, когда ложусь спать, а заснуть не могу, по памяти начинаю повторять этот текст, и засыпаю тут же. Этот роман, как бальзамчик на душу!!! Вот вчера читала 15 главу, где Белов пришел к госпоже Рейгель за рекомендательным письмом. Ну как тут можно сдержать улыбку? Вот хотя бы: В гостиной Веры Дмитриевны Рейгель, полковничьей вдовы, рядом с хозяйкой сидел у столика маленький, усохший господин преклонных лет. Грустные, большие глаза его со вниманием остановились на жабо кружев "англетер" на шее Белова и словно остекленели, не мигая. "Индюк! - подумал Саша. - Триумфальное шествие глупости! Почему ты так равнодушен к судьбе Анастасии и ее матери и всех Лопухиных? Все принимает на веру! И эта гусыня Вера Дмитриевна туда же... "Арестовали, значит, виновны!" И ведь не злая женщина, а верит всякой сплетне. Как можно в наше время не дать себе труда рассуждать?" Саша уже забыл, что те же самые роковые слова: "Взяли, значит, виновна", - он говорил сам испуганному и смущенному Алексею. Вера Дмитриевна меж тем с легким стоном опять принялась за письмо. - Красавица моя, не мучайтесь. Я сам рекомендую этого прекрасного молодого человека, - сказал граф неожиданно. - Не женское это дело, рекомендовать человека в гвардию. Вы ведь в гвардию хотите? - обратился он к Саше. - Да, - выдохнул Белов и подумал удивленно: "Не такой уж он индюк!"
Писарь: Именно эту главу я постоянно вспоминал в Петербурге. Очень точно написано.
Писарь: Ангелика Именно эту главу я постоянно вспоминал в Петербурге. Очень точно написано.
Лиза Корсак: А еще мне нравится глава про Петербург, в которой Саша приехал в этот город и поселился у Друбарева. Белов пошел бродить по городу. Петровскому Парадизу не исполнилось еще и полвека. Юная столица была деятельна, суетлива, роскошна и бестолкова. В отличие от узких, прихотливо изогнутых горбатых и уютных улочек Москвы, широкие и прямолинейные магистрали Петербурга позволяли увидеть весь город насквозь, с дворцами, шпилями, крутыми черепичными крышами, набережными, верфями и гаванями. Город активно строился, осушался, оснащался мостами и дорогами и тут же разламывался самым безжалостным образом. Обыватель с трудом отстроится, вымостит площадку под окном, внесет в полицию обязательные деньги на озеленение, а пройдет месяц-два, смотришь, уже рота солдат застучала, ковыряет булыжник -- перепланировка! Рядом с дворцами, как бородавки на теле красавицы, гнездились крытые дерном мазанки, великолепные парки версальского образца примыкали к грязным болотам, где между кочек, пощипывая осоку, бродили худые озабоченные коровы. То и дело встречались брошенные дома. Пожар ли, наводнение или указ департамента разворотил еще новую кровлю, унес двери и вырвал наличники из окон -- бог весть. А люди! Словно Вавилонскую башню собрались строить -- везде чужая, разноязычная грязь. И сиятельства в каретах, и кучера -- все иностранцы. Русские, и холоп и барин, ехали в Петербург по принуждению, и только немцы всех сортов, голландцы, французы являлись сюда по своей воле, привлеченные щедрыми обещаниями и деньгами.
Ангелика: И далее, Сашкины впечатления:Саша бродил по городу возбужденный до крайности, душа его жаждала приключений и романтических подвигов. Из опасения, что в нем узнают провинциала, он ни у кого не спрашивал дороги, подбоченясь, проходил мимо гвардейских мундиров и дерзко разглядывал красавиц в каретах. Проголодавшись, он зашел в трактир, расположенный на углу двух прямых, как лучи, взаимно перпендикулярных улиц. В трактире по иноземному образцу подавали кофе, шоколад, пиво, жареных на вертеле рябчиков с клюквой и, конечно, вино. Из-за дневного времени зала была почти пуста, только хозяин дремал за стойкой, да у окна за столом, густо заставленным бутылками, веселилась хмельная компания. "Гвардейцы... " -- уважительно отметил про себя Саша.Ещё нравится вот этот эпизод, смешной такой, хороший, жаль в фильме его нет: Алеша шагнул в избу и замер удивленно.Снаружи силинская изба ничем не могла привлечь внимание: сруб в две клети, узкие,затянутые рыбьим пузырем окна, крыша в замахренной дранке с невысокой трубой. Алеша еще подумал -- хорошо,что изба не черная, сажи на стенах не будет. Какая там сажа, внутри вся изба пестрела, цвела красками. И огромная печь,и лавки вдоль стен,и посуда, туески да короба, -- все было разрисовано цветами, рыбами, птицами. Больше всего было лошадей, нарисованных неумело, но так резво и весело,что душа радовалась. -- Ой! Кто ж это все у вас так разукрасил? -- восторженно спросила Софья, и Алеша оглянулся на нее с удивлением, таким вдруг теплым и ласковым стал ее голос. -- Это золовка моя, -- чернобровая баба кивнула на сидящую за прялкой девочку лет четырнадцати. -- Даренка, что дверь настежь? -- Только мне дела -- за дверьми следить, -- звонко отозвалась девочка. -- Мое дело прясть, сами велели! -- Да языком молотить целый день, да стены пачкать, -- ворчливо заметила темная, сухая старуха, месившая на залавке квашню. -- Мамаш, я странниц привела, покорми... -- Где ты их находишь, странниц этих, -- продолжила старуха разговор сама с собой. -- Человеку для работы руки господь дал, а не ноги. -- И словно в подтверждение своих слов еще яростнее принялась тискать тесто. -- Людей постыдились бы говорить такое! -- встряла девочка, стремительно оттолкнула от себя прялку и начала ловко перематывать пряжу с веретена на моток, выкрикивая с каждым поворотом мотовила. -- Допряду кудель проклятую, и сама уйду странствовать -- на Валдай ко Святой Параскеве. Я жизни праведной хочу, постной, а не вашу кудель прясть! -- Да огрей ты ее, Фекла, по сдобным местам! -- прокричала старуха таким же пронзительным, как у девочки, голосом, и сразу стало ясно, кто родительница этих визгливых, страстных интонаций. -- Праведница захордяшная! Не пугай людей! Ты странниц лучше накорми, напои, в баньке попарь... Алеша только головой вертел, пытаясь уследить за этими выкриками, но последняя фраза привела его в ужас. -- Мы не можем в баньку, -- быстро сказал он. -- Мы обет дали. -- Какой обет? -- Софья посмотрела на него с удивлением, а озорная Фекла в дверцах уперла руки в пышные бедра и захохотала. Алеша надвинул косынку почти на нос, подошел к иконе и зашептал молитву. Наконец их посадили за стол, дали каши с конопляным маслом, томленной в молоке моркови, постных пирогов с рыбой и квасу. Фекла сидела напротив, поглядывала на Алешу и усмехалась. Пришли с поля мужики и парни, спокойные, молчаливые. Старик вернулся с реки и сел в угол плести корзину. -- Барки-то завтра пойдут в Новгород? -- Пойдут. -- Возьмите с собой богомолок, им к Святой Софии надо... Помолились и улеглись, кто на печи, кто на лавках, кто на полу на войлоках. Странницам принесли охапку свежей соломы. Уже перестала кряхтеть старуха, и чей-то размеренный храп потряс воздух, и сверчок робко, словно примериваясь, выдал первую трель, как из-за пестрой занавески показалось белое в лунном свете лицо Феклы, и Алеша услышал насмешливый шепот: -- Богомолка, а богомолка... Как звать-то тебя? Иди сюда, поговорим. -- Вслед за этим раздался грохот, словно упало что-то тяжелое, и оглушительный смех: -- Ой, беда, ой, не могу... Сколько раз тебе, Семен, говорила, не ложись ты с краю... -- причитала Фекла. -- Уймись, беспутная! -- закричала проснувшаяся старуха. -- Тото из тебя природа прет! Семен, успокой ты ее, ненасытную. Проснулись дети на печи и застрекотали, как кузнечики. Алеше показалось, что нарисованный Бова-королевич тоже зашевелился, погрозил кому-то похожим на веретено копьем, и голубая лошадь затанцевала от нетерпения. Изба заскрипела, закашляла, и тут, перекрывая все шумы и шорохи, взвился альт юной Дарьи: -- Чего ты, Фекла, гогочешь? Чего ты горлу своему луженому передышки не даешь? Да пустите меня в чистую обитель, чтоб зрила я то чистое... ... И умолкла. Похоже, кто-то из парней, устав слушать сестрины вопли, закрыл ей ладонью рот. -- Пойдем отсюда, а? -- Софья ощупью нашла Алешине лицо и зашептала ему в ухо. -- Что они так все орут? Ох и крикливые... -- Это у них по женской линии, -- ответил Алеша.
Ангелика: Писарь пишет: Именно эту главу я постоянно вспоминал в Петербурге. Очень точно написано. А вы были в Петербурге?! Расскажите, что-нибудь!
Писарь: Ангелика Был немножко... Но что именно рассказать? О городе? Ну, о нем можно рассказывать очень долго, целые книги об этом написаны. Да и наши петербуржанки свой город наверняка лучше меня знают (Анастасия, звезда наша - самая что ни на есть коренная его обитательница, дворянка). Могу разве что личными субъективными впечатлениями поделиться от поездки.
Лиза Корсак: Ангелика пишет: Ещё нравится вот этот эпизод, смешной такой, хороший, жаль в фильме его нет: Да, очень интересный и веселый! Кстати, очень много интересных, даже смешных, моментов. вот например некоторые из них: **** Скорей бы начало... Он попытался сосредоточиться на роли, но воображение против воли нарисовало мрачную рожу Котова. Сегодня он столкнулся с ним в коридоре школы. Алексей хотел независимо пройти мимо и не смог, ноги сами приросли к полу. Котов обошел его кругом, осмотрел любовно, словно Ивашечку, которого вот вот сунет в печь, и улыбнулся. И такая это была улыбка, что Алеша забыл дышать. **** На сцене уже любовь вошла в полную силу, дамы и девицы даже веера поуспокоили, ловя взволнованные признания лицедеев, а старики заснули без помех, когда раздался истошный крик и в зал со сцены выскочила девица в сбитом набок чепце и неприлично поднятых юбках. И не успели зрители признать в ней недавнюю горничную, как девица сбила ногой высокий канделябр, пулей пролетела по зале и скрылась в боковой двери. За девицей, вопя и размахивая руками, проскакал человек в черном камзоле. **** Девушка внимательно осмотрела Алешину ногу и стала массировать ее, время от времени поливая маслянистой жидкостью из пузырька. Вначале она легко касалась ноги, словно гладила, но потом движения ее стали резкими и пальцы стали давить с такой силой, словно хотели отстирать эту ногу от синяков и царапин, выжать ее и выгладить катком. **** Развешенные по стенам ружья заржавели, и пыль опушила их серым налетом, картины так потемнели, что при самом изощренном воображении невозможно было понять, что на них изображено. Огромный стол словно осел, и казалось, чтоего пузатые, как бутылки, ноги, раздулись не по измышлению скульптора, а от водяной болезни, и тяжелая столешница вот-вот прихлопнет их. Устинья Тихоновна украсила стол лучшей скатертью голландского полотна, спрятав подтеки и налеты плесени под огромными блюдами и ярко начищенной медной посудой. *** Горничная, удивительно похожая на барыню, такая же толстая, маленькая и круглолицая, только с более живыми и любопытными глазами, была разговорчива и, пока мыла Софью в баньке, пока переодевала, причесывала и кормила, все выспрашивала девушку, называя ее "кровинкой заблудшей", "горемычной овечкой", "сиротинкой" и "лапушкой", но та, настороженная холодным приемом, твердо решила ничего лишнего не говорить. Поэтому за три часа непрерывного общения, обе не узнали друг о друге ничего, кроме имен, но Софья почему-то решила, что Агафья, как звали горничную, уже знает большую часть того, чем так настойчиво интересуется. **** Когда Агафья вернулась в баню с переменой белья, то застала свою подопечную за странным занятием. В большой, дымящейся лохани Софья яростно стирала синюю шаль. -- Что это вы делаете, барышня? -- строго спросила горничная. -- Убирайся, не твоего ума дело! -- Чи-во? -- И не успело смолкнуть раскатистое "о-о-о" Агафьиного гнева, как ей в лицо шмякнулась мокрая, скомканная шаль, а затем и вся бадья с горячей мыльной водой была опрокинута на ее голову. Оглушенную, ослепленную и визжащую, Софья вытолкнула ее в предбанник, села на лавку и спокойно стала выдирать из кос запутавшиеся в них репьи. **** Когда сплетенную в простыни Софью отнесли во двор и положили на дно кареты, растерзанные монашки стали считать синяки и царапины. Нос клирошани Марфы, словно вынутый из капкана, был окровавлен и как-то странно курносился, придавая лицу удивленное выражение. Казначейша Федора трясла вывихнутым пальцем. Волос у тех -- четверых -- поубавилось за десять минут больше, чем за десять лет, прожитых в печали. **** Шорохов поднялся, вытащил из кучи поломанной мебели кресло и поставил его перед Никитой, не то предлагая сесть, не то приглашая заняться починкой. **** На пороге своего дома Никита встретил теткиного кривого лакея. Сапоги он сменил на белые чулки и туфли с пряжками. Франт, да и только! В руке он сжимал пузырек со снадобьем и вид имел таинственный. Никита давно заметил, что все клиенты выходят от Гаврилы с таким же таинственным выражением лица, словно только что запродали душу дьяволу и теперь прикидывают -- не продешевили ли. *** В охоте Белов не принимал участия. Он разложил костер, вскипятил воду, вздремнул, хотя пальба стояла такая, словно брали приступом шведскую крепость. Подстрелили, против ожидания, мало -- всего одного зайца и несколько крупных отъевшихся на поспевших ягодах куропаток.
Ангелика: Лиза Корсак пишет: Кстати, очень много интересных, даже смешных, моментов. Точно, к примеру приезд Гаврилы и Алёшки в дом Черкасских: Гавриле не надо было долго объяснять, кто он и зачем пожаловал. Как только он назвал себя лакею, его сразу схватили с двух сторон под руки и поволокли по длинной анфиладе комнат. Алексей еле поспевал за бегущими гайдуками. Маленькая заминка у высокой двери, и Гаврила уже стоит на коленях перед крытым ковром возвышением, увенчанным креслом и восседающей на нем роскошной барыней. -- Встань! -- раздался сверху зычный крик и сразу заполнил собой всю комнату, словно не из женской гортани выходил этот голос, а сам Зевс-вседержитель гаркнул под небесными сводами на провинившихся смертных. Но дальнейшие фразы утратили грозную торжественность первого окрика. Ругань, настолько цветистая и смелая, что могла бы украсить любого забулдыгу и пирата, но никак не трон, на котором восседала велеречивая княгиня, полилась на Гаврилу сплошным мутным потоком. Потом тяжелый вздох, минутная пауза, и голос опять обрел царское спокойствие.... На ступеньках у барских ног сидела карлица с иссохшим телом, маленькими ручками и огромной, казавшейся еще больше из-за кудрявого рыжего парика, головой. Лицо карлицы было тоже отечным и язвенным -- видно, зловредные румяна коснулись и ее морщинистых щек. -- И меня, батюшка, полечи, -- сказала карлица, притворно шепелявя, и стрельнула в Гаврилу озорными синими глазами. Княгиня дернула ее за рыжие кудри, и та рассмеялась весело. Гаврила не обратил внимания на игривые слова карлицы, он был весь сосредоточен на что-то злобно бормочущей княгине. "Я тебе поору, бесстыдница, -- думал он, твердо выдерживая горящий, с сумасшедшинкой взгляд. -- Ты-то мне никак не нужна, а я -- спасение твое. Ишь как личность-то покорежило! " Страх совсем пропал, будто его и не было. Гаврила встал на ноги и спокойно, по-домашнему, сказал: -- Спускайтесь вниз, ваше сиятельство. Лечиться будем. Вам лечь надо, а платьице это златотканое -- снять. Тяжел наряд, когда покой нужен. -- Мне платьице снять? -- захихикала карлица. -- Цыц! Тебя и так вылечим, -- злым шепотом сказал Алексей. Карлица еще звонче захохотала. -- Какой же ты пригоженький! -- Помолчи, старая... Но, видно, не обидное для себя, а что-то доброе услыхала синеглазая карлица в отрывистых этих словах, потому что перестала гугнить и хихикать, а подперла щеку маленьким кулачком и затихла, грустно глядя на Алексея. Или вот это в карете:Алексея жаркой волной опалил стыд. Он вдруг представил себя со стороны, мокрого, растерзанного, с распухшей босой ногой. Жалкий, выпавший из гнезда вороненок! И еще эти нелепые театральные тряпки! И тут он почувствовал, что красавица его видит. Улыбка, вернее, полуулыбка -- никому, всему свету или себе одной, не изменилась ни одним своим движением, полузакрытые глаза словно медлили открыться. И вдруг распахнулись оба, с любопытством уставившись на Алексея. Под этими зелеными, как ночные светляки, глазами Алексей беспокойно заерзал на сиденье, и шпага, старательно укрытая юбкой, неожиданно сдвинулась и оттопырила подол. Он быстро поправил шпагу, но лучше бы он этого не делал -- жест был столь явно мужской, что красавица даже удовлетворенно кивнула головой, видя подтверждение своей догадки. Она все поняла. "Она все поняла, -- пронеслось в голове у Алексея. -- Сейчас спросит -- почему я ряженый? Сейчас спросит... Боже мой, что отвечать? " Неожиданно для себя он чихнул, тут же закрыл рот ладонью и с испуганно вытаращенными глазами стал ждать приговора. Но красавица молчала и всем своим видом выказывала насмешку и удивление. "Не хочешь ко мне в пажи, богомолка? "- дразнили ее глаза, губы вздрагивали, вот-вот расхохочется. А вот эти строки просто -очарование: - Софья, -- шепчет в подушку Алексей. -- Софья...Имя пьянит, блаженно тяжелеет голова, глаза горячи от слез. И вот уже маменькина усадьба явилась его взору. Рогатый месяц запутался в ветвях черемухи, и в приглушенном его свете легкая фигурка сбежала с крыльца. А когда лунный серп обрел свободу и, перепачканный соком ягод, вырвался на чистое небо, Софья лежала рядом, и губы ее были терпкими, как черемуха, и сено пахло покоем. ...
Лиза Корсак: Ой, да вообще глава про описание порядков в доме Аглаи Назаровны - умора! Она решила создать в своем двухэтажном особняке, вернее в восточной его половине, некое микрогосударство. Приживалки, шутихи, плаксивый и вредный паж-юнец, забытая родней француженка в должности косметички, управляющий, он же дворецкий и обер-камергер, прислуга и дворня -- пятьдесят человек мужчин и женщин -- стали материалом для ее эксперимента. Жизнь в этом государстве виделась княгине полнокровной, ангельски доброй и сатанински злой, украшенной приключением и опасностью, верностью и предательством. Пусть подданные ее живут щедро и весело, а она, правительница, будет следить за каждым их шагом и, если надо, судить, наказывать и миловать во имя торжества справедливости и всеобщего счастья. Аглая Назаровна умела подчинить людей своей воле, завести, закрутить, истовая страстность ее была заразительна. За несколько лет неустанной работы ей удалось создать такую сложную модель человеческих отношений, что без всякого урона для "торжества справедливости" можно было заменить белые одежды ее придворных (как правильно понял Гаврила) смирительными рубашками. Склоки, интриги, раздоры... Бесконечные, какие-то ненатуральные драки, в которых куда активнее работали голосовые связки, чем мускулы рук и ног. То кто-то бился на заднем дворе кольями и... никаких телесных повреждений, то приживалка, камер-фрау, поспорила с шутихой, камер-фрейлиной из-за нарядов и обварили друг дружку кипятком -- и никаких ожогов, то отравили дворецкого, а вот он -- жив-здоров... Кухня враждовала с конюшней, шталмейстеры и подручные были готовы в любой момент идти врукопашную на лакеев. Щедрая и веселая была жизнь! А княгина судила и наказывала. Судилище происходило в большой горнице, прозванной "тронной залой". Сама того не ведая, Аглая Назаровна предвосхитила сложную систему судопроизводства будущего. По учиненному княгиней тестаменту опрашивались свидетели, был и обвинитель -- верзила-паж, главный ябедник и фискал, роль адвоката, защитника правых и виновных, неизменно играла карлица Прошка, чуть ли не единственное в доме разумное, не опаленное барским исступлением существо. Словно в отместку, что судьба обделила ее обычной женской долей, где счастье -- муж, семья, дети, синеглазая карлица была насмешницей, охальницей и веселой хулиганкой, знала множество анекдотов, загадок и прибауток, которыми так и сыпала на забаву барыне, внося в нестройную картину суда еще большее оживление. Иногда суд, благодаря карлице, кончался всеобщим громоподобным хохотом, и только сама Прошка оставалась при этом невозмутимой. На суде каждый имел право орать до одури, биться в истерике, падать в обморок. Гайдуки, игравшие роль полиции, не поддерживали даже видимости порядка. После того, как свидетели, истцы и обвиняемые окончательно теряли голос и глохли, Аглая Назаровна оглашала приговор, и хоть приговоры княгинине могли соперничать в мудрости с решениями царя Соломона, надо быть справедливым, она никогда не присуждала ни кнута, ни плетей, ни розог. Телесные наказания не были популярны в ее государстве. Дворня вошла во вкус. Ничто так не жаждет справедливости, как неиспорченное демократией русское сердце! Каждый -- конюх, мальчик-казачок, девка-скотница -- могли написать справедливый донос, открытый или анонимный. Только поголовная неграмотность подданных защитила шкафы Аглаи Назаровны от богатого кляузного архива. Да и то ненадолго. Сыскались писари, готовые за плату воссоздать на бумаге истинную картину событий или по желанию заказчика очернить и оболгать кого угодно. Наперекор здравому смыслу выявились феномены, которые во имя справедливости (а может, скаредность, сыграла здесь не последтою роль --писари брали за донос сдельно, за каждую букву) выучились грамоте и строчили кляузы собственноручно. Каждое утро Аглая Назаровна с Прошкой и фавориткой Августой Максимовной, толстой, глухой и ленивой старухой, разбирали многочисленную корреспонденцию, сортировали и не откладывали в папку до тех пор, пока в тронной зале не произойдет нелепая и страстная пародия на суд.
Писарь: Ангелика пишет: Писарь пишет: цитата: Могу разве что личными субъективными впечатлениями поделиться от поездки Да-да, поделитесь! Ну, разве что кратко Я очень мало был в этом удивительном городе, да и сезон не располагал (а когда он там располагает, интересно? Север!). Красив, конечно, Петербург. Город-музей! Но от того, что было в его "молодости", в "гардемаринские" времена уже вряд ли что осталось в первозданном виде: и постройки были многие временными, ненадежными, и перепланировки бесконечные (ну, об этом и в процитированных выше отрывках самой Соротокиной написано), пожары, наводнения... Все, что мы видим сейчас, значительно претерпело изменения в конце 18-го и 19-ом столетиях, насколько я могу судить. Хотел посмотреть дом Лестока на Красном канале (он, дом, сохранился). Да, видать, такая уж судьба у Северной Пальмиры: пребывать вечно в состоянии ремонта, перестройки и переездов! Был я уверен, что найти тот особняк - не проблема, ведь в нем теперь такое не мелкое заведение как "Ленэнэрго" обретается. Оказалось, что и это - уже в прошлом (пусть наши питерцы меня поправят, если ошибаюсь). Учреждение оное из особняка переехало куда-то там, а сам особняк был довольно далеко от набережной, где я о нем спрашивал у электромонтеров того же "Ленэнерго" (Вот еще тоже совпадение! Почему не водопроводчики мне встретились?). В общем, не увидел я его. Да и сомневаюсь, что после "хозяйствования" советского учреждения там было бы можно увидеть что-то историческое... Так что, может оно и к лучшему: возможно, благодаря этому я меньше разочаровался из-за расхождений между Петербургом старым и современным.
полная версия страницы