Форум » О фильмах и актерах трилогии » Книги Нины Соротокиной о гардемаринах - 1 » Ответить
Книги Нины Соротокиной о гардемаринах - 1
Звезда моя: Нина Соротокина написала 4 романа о гардемаринах. Первый из них - "Трое из Навигацкой школы" - лег в основу фильма "Гардемарины, вперед!". Предлагаем вам вспомнить любимые отрывки и фразы из книги, а также эпизоды и персонажей, которые не вошли в фильм.
Береника: Тоже из любимого - это вообще поэзия! "Иголка не слушается, выскальзывает из дрожащих пальцев. Мелкий речной жемчуг струится, течет, как вода. Едва намеченный на тафте лик преподобного Макария вдруг нахмурился, потемнел. Что это? "Я плачу. Слезы мочат пелену"... Лодка тихо отошла от берега. Собаки подошли к воде и долго пили, слабо помахивая хвостами. Алексей греб стоя, и казалось, что он погружает весло в туман. Софья лежала на охапке мокрой от росы травы. Волны слабо ударяли о дно лодки, и ей чудилось, что это Алешины руки гладят спину. Весло путалось в кувшинках и с каждым взмахом кропило ей лицо брызгами. "Помнишь, я рассказывал тебе про сосновые корабельные леса? Все сбылось, туда наш путь. Софья, Софья, нежность моя... Ежевика поспела, и из ее колючих веток я сплету нам свадебные венки. Ведь это ночь нашего венчания, Софья. Из смытой в роднике травы я сделаю обручальные кольца, листва зашумитсвадебной песней, и месяц будет наш посаженый отец. Люблю... "
Лиза Корсак: Мне нравится еще: ...Сашка, а не боишься - одному, в Париж?.. - Я ничего не боюсь. Лукьяна Петровича только жалко, опять будет переживать. Знаешь, Алешка, он меня любит... - Догадливый. - Я серьезно. Меня никто никогда не любил - так, чтоб всем сердцем. Детство свое я ненавижу. Я на родителей не в обиде. Раздели-ка любовь на девятнадцать душ! Да еще внуки, невестки, снохи, зятья! В книге, которой отец снабдил меня перед разлукой, не записан ни один брат, ни одна сестра. Отец понимал, что на их помощь я не могу рассчитывать. Все мы, Беловы, - каждый за себя... ...- Ладно, шут с тобой. Мир перевернулся, и все стало на свои места. Я еду в Париж, Софья под опекой Черкасского, Тайная канцелярия влюбилась, а посему Лядащев простил мне бестужевские бумаги. - Забудь ты про эти бумаги! Их уже нет. А что еще может потребовать у тебя Лядащев? - Он может потребовать у меня все, что угодно: мысли, соображения, голову, наконец. Он страж государства, столп Российской империи. Какое счастье, что и в столпов попадают стрелы Амура! На что еще могут надеяться подследственные? А кто мы все - население необъятной России? Мы все подследственные, господа. И да защитит нас Любовь!
Ангелика: "Каким лучшим подарком природа одарила живущих, чем Любовь? Какие тайны мироздания может скрывать она от людей, какие новые пути к счастью может измышлять человек, если каждому - красавцу и уроду, дураку и умному, подлецу и святому - вручил Господь несравненный сосуд светлых мук и надежд, услад и нежности, и имя ему - ЛЮБОВЬ. Все могут открыть этот сосуд, но не все умеют выпить влагу его, питающую душу подобно неиссякаемому лесному ключу. Все любят под солнцем - твари морские, птицы, черепахи, травы и папоротники, но высшее понимание любви дано лишь Человеку!..." ("Трактат о Любви, написанный Никитой Олененым после ночного разговора с другом Алексеем Корсаком в селе Перовском." Отрывок.)
Лиза Корсак: Мы скоро весь текст книги выложим тут цитатами! В этом произведении, конечно, очень много хороших вещей написано. А эта сцена прощания Алешки и Никиты в Перовском мне очень нравится. "... И вообще, Алешка, дворцовые интриги, заговоры - все это вздор. Твои дела по-важнее."
Ангелика: Лиза Корсак пишет: Мы скоро весь текст книги выложим тут цитатами! И очень даже хорошо! Продолжим?! "-Я приеду в Петербург при первой возможности!- крикнул Алёша. Он ещё некоторое время бежал рядом,держа руку Никиты в своей,но лошади,выйдя на прямую дорогу,убыстрили шаг,и он отстал,махая рукой до тех пор, пока карета не свернула за молодой лесок...."
Лиза Корсак: Ангелика пишет: Продолжим?! Ну, если никого это не смущает, то разумеется! Вот еще один эпизод: ...- Одно дело, когда бьют по мягким местам. Это и уставом предусмотрено, - говорили курсанты. - Но совсем другое дело пощечина. Да и дворянского ли он звания?Этого ему нельзя спускать! - Ты обязан!.. - горячо говорил Белов. - Ты просто не имеешь права...- вторили курсанты. (Эта фраза меня всегда в ступор вводила: Что - не имеешь права? Смутно догадываюсь, что он не имеет права не ответить на пощечину. В общем, как-то непонятно изложено.) Никита Оленев ничего не говорил, но так сокрушенно качал головой, что Алексей первый раз в жизни почувствовал себя битым, словно и не пороли его каждую неделю. И особенно нравится дальше: Это и привело трех наших героев к вышеописанной сцене, которая круто повернула их жизнь, заставив стать участниками событий, может быть, вовсе не уготовленных им судьбой. (Это были первые строчки, которые я запомнила наизусть из "Трое из НШ")
Евгения Бервальд: А мне больше нравится пословица: «Козла бойся спереди, коня сзади, а тихого Алешу Корсака со всех сторон».
Корсак: А шикарнейшая сцена, когда Белов приходит к Лядащеву после поручения Лестока ехать в охотничий домик? Она мне и в фильме нравилась, но после того, как я это прочитал в книге... Когда Василий Фёдорович с глубокого бодуна рассказывает Белову про лопухинский заговор и всё время гоняет его искать бутылки, заначенные заботливыми друзьями по всей комнате - это песня - Слушай, Белов, посмотри-ка в углу под иконой на полочке… Да, за занавеской… Нет? Ты хорошо посмотрел? Значит, не Ягупов меня в дом тащил. Ягупова, наверное, тоже кто нибудь тащил. Не иначе, как Родька Бекетов. Пожалел бутылку. И правильно! Никогда не пей без меры, Белов! У меня сразу ассоциации с бессмертным мушкетерским "Никому нельзя пить!" из "20 лет спустя")))
Mavrosha: Евгения Бервальд пишет: А мне больше нравится пословица: «Козла бойся спереди, коня сзади, а тихого Алешу Корсака со всех сторон». Обожаю. Совсем забыла про нее.
Ангелика: И вот ещё, из любимого: "Дошёл, доскакал... Вот он, Микешин скит. Кажется, рукой дотянешься до стены, саженей двадцать - не больше, но ближе не подойдешь. Стоит скит на острове, не только высокие стены, но и глубокая вода озера ограждают от мира служительниц Божьих. Черные от времени, плотно сбитые бревна забора, ворота с фасонными накладками,а над всем этим двухскатная тесовая кровля с крестом и купол колокольни, крытый свежими лемехами. Мужчине туда даже в монашеском платье хода нет, а в камзоле да при шпаге - он для них сатана, нежить!...Лесной монастырь был тих и неприветлив. За час ожидания Алексей не увидел ни одного человека подле его стен. Он побрел вдоль берега,надеясь ,что водная гладь сузится и можно будет вплавь добраться до берега. ... Уже стены скита и колокольня скрылись за поворотом, а расстояние до острова не уменьшалось. Алексей разделся, связал одежду в тугой узел.Вода у берега была прозрачная, ярко-голубая, а дальше заросшее водяным хвощом дно уходило круто вниз, в плотную, словно стеклянную синеву. Алексей на минуту засмотрелся на оранжевые плавники окуня и поплыл,держа узел над головой. Остров встретил его запахом медоносных трав. На высоких малиновых головках чертополоха дрожали крыльями коричневые бабочки. Он задел узлом колючую ветку,и бабочки закружились легким роем вокруг его мокрого тела.Он натянул рубаху и засмеялся вдруг - все будет хорошо. Софья ждет его за этими стенами. Она верит ему, только ему, на всем белом свете, так она сказала при расставании. Алексей оделся и углубился в лес. ...Он лег на землю, раскинул руки, уставился в небо невидящими глазами и стал думать о Софье. Может быть, по этим самым травам, что примял он спиной, ступала её легкая нога? И далекий голос кукушки она тоже слышала и по томительным крикам отсчитывала дни, оставшиеся им до встречи.И этот гул,жужжание, стрекот прогретой солнцем травы радовал ее слух... И эта божья коровка:«Полети,расправь крылышки, шепни Софье, что я уже здесь, жду...» Он потерял счет секундам, и только пульсация крови напоминала о том, что время движется, и потому надо вставать, прощаться с островом и плыть назад. ....
Лиза Корсак: Я перенервничала вся, когда читала о первой встрече Алешки и Софьи после их расставания в Новгороде. - Вечером, когда стемнеет, буду ждать тебя на этом же месте. - Алексей тоже поднялся и, пытаясь скрыть смущение, откуда оно только приходит, стал стряхивать плащ. -- Приходи да оденься потеплее. - Зачем? - Ах ты господи, опять все сначала. Неужели ничего не поняла? - Все я поняла. Камнем на твоей шее быть не желаю! - Она внимательно всмотрелась в Алешино лицо, словно надеясь увидеть в выражении что-то недоговоренное, а может быть, запоминая черты его перед вечной разлукой, потом отвернулась и вдруг бегом бросилась прочь, ныряя под низкорастущие ветки орешника. - Я тебя ждать бу-у-уду! -- крикнул Алексей с отчаянием, поднял, забытую Софьей косынку и промокнул вспотевшее лицо. Косынка слабо пахла какими-то травами, ветром, свежестью. Он поцеловал этот белый лоскуток, старательно свернул и спрятал себе на грудь.
Ангелика: Лиза Корсак , !!!! А ещё,вот эта сцена и в фильме, и в книге мне Так нравится: "... Он уже совсем засыпал, когда тяжелая дверь в келью хрипло скрипнула и приоткрылась, удерживаемая чьей-то осторожной рукой. Алексей сразу сел, закрылся мокрым плащом, накинул на голову капюшон и замер, испуганно уставившись на дверь. Этот кто-то медлил войти. «Ну?» - не выдержал он. В дверь проскользнула девушка в темном, под горло платье и большой, волочащейся по полу шали...-Ты кто?- услышал Алёша чуть внятный шепот.-Служанка приехавших вечером господ,- шепотом ответил он.-Ты не служанка.Ты на богомолье идешь.Тебя в дороге подобрали.- А тебе что в этом?- Алексей схватил девушку за запястье. -Кто тебя подослал?Говори!-Пусти,закричу! Знала бы,что ты злая,как цыганка, не пришла бы сюда.-Чего тебе надо?- крикнул Алексей,отбрасывая ее руку.- Я завтра с тобой пойду.- Вот радость-то, - иронически протянул он. -Зачем ты мне нужна-то? Ты кто, монашка?-Нет. Я при монастыре живу.-Ты даже не знаешь, куда я иду,- усмехнулся Алеша.Она задумалась, по-детски выпятив губы, пальцы ее с отрешенной деловитостью быстро сплетали в косичку кисти шали.- А куда ты идешь?- спросила она наконец.-Это уж моё дело.Тебе куда надо?- Мне надо в Новгород, - прошептала она с неожиданной кротостью. - Я одна боюсь идти, я мира не знаю.Она ссутулилась и вдруг упала на колени, вцепилась руками в волосы и стала раскачиваться перед Алешей, страстно шепча: - Возьми с собой! Христом Богом молю ... Выйду я из монастыря, только дорогу спрошу, меня назад и воротят. На кольцо, оно дорогое,фамильное.Ты не бойся, бери, только позволь идти с тобою.«Уж не блаженная?» - оторопело подумал Алексей. - Не нужно мне твоих колец. Пойдем, коли хочешь. «Вдвоем идти легче,- размышлял он. - Вряд ли она будет обузой. Ноги длинные, в ходу, наверное легкие. Пусть скачет....» "...
Лиза Корсак: И размышления Алешки, когда они вышли из монастыря: "Строгая девица, - думал Алеша. - Все угрюмится, строжится, да и такая хороша! Нога-то почти не болит - вылечила". Он представил себе другую, ту, драгоценную, что насмехалась над ним вчера в карете. Вот если б она шла рядом! Да разве позволил бы он дотронуться ножкам ее до этой мокрой тропинки? Чистым, отбеленным полотном надо выстилать перед ней дорогу, падать распластанному в дорожные ямы, чтобы шла по нему, как по живому мосту. А устанет, нести на руках, задыхаясь от восторга. "Но, поди, и тяжела она, красота-то! Одних юбок да кружев на полпуда, не меньше. Ее и уронить недолго. А уронишь - крику будет... Пусть уж лучше она в карете едет, а я с этой пойду, хмурой, что бежит вперед и ничего не просит". Ой-ой, вспомнила мне еще нравится вот это про Белова и графа Комарова: Утром на постоялом дворе Белов с трудом узнал в холеном щеголе того простого и веселого малого, с которым ночью они вытаскивали из грязи коляску. Комаров был разодет, накрахмален, напомажен. Атласный вышитый камзол с подкладными плечами скрывал полноту, обозначивал талию. Граф поминутно охорашивался и трогал мизинцем крупную, овальной формы мушку, словно опасался, что она улетит.
Ангелика: Лиза Корсак пишет: мне еще нравится вот это про Белова и графа Комарова Ага, а граф, каков хитрюга,дал рекомендательное письмо Белову, а фамилию Сашкину, так и не указал:"Рекомендательное письмо было написано на плохой бумаге, небрежным почерком, зато граф не поскупился на цветистые и лестные для Белова эпитеты. Однако в спешке или по забывчивости Комаров нигде не упомянул имени Белова, и носитель всех добродетелей именовался как «податель сего». «Прими сего человека, дядюшка,-писал граф - он сможет рассказать тебе о чрезвычайно интересных событиях». - Расскажу, - прошептал Саша. - Даже больше, чем знаю."
Лиза Корсак: Очень много юморных фраз и выражений к произведении. Описание Гаврилы только чего стоит! Среди дворни Гаврила почитался удивительным человеком. Молодость его протекала в бурных романах, в которых он проявлял истинно барские замашки. Непонятно, чем он прельщал прекрасный пол - худ, сутул, мрачен, назидателен, а лицо такое, словно Творец, лепя его, во всем переусердствовал: нос длиннее, чем нужно, брови косматы - на троих хватит, глаза на пол-лица.
Викусик: Но борцовский Гаврила все равно лучше смотрится - этакий типичный русский слуга, типа гоголевского Осипа.
Писарь: Викусик Да ну... Это гоголевский Осип - "типичный русский слуга", хоть и "несколько с придурью, но - наш человек!" (© Ю.Никулин). Гаврила Виктора Борцова воплощает типичного представителя Века Просвещения: самородок, одаренный энтузиаст и, благодаря такому барину как Никита, в перспективе - успешный свободный человек и предприниматель.
Ангелика: О,да, Гаврила весьма колоритный персонаж! "Понедельник Гаврила начинал обычно с того, что «подводил черту» - запирался в своей комнате и считал деньги." "«Денежная печаль», так называл Никита излишнюю бережливость, если не сказать жадность, своего камердинера." Эх, жалко, что в фильме роли и Гаврилы, и Никиты как-то скомканы, не совсем раскрыты.
Лиза Корсак: Ангелика пишет: "Понедельник Гаврила начинал обычно с того, что «подводил черту» - запирался в своей комнате и считал деньги." "«Денежная печаль», так называл Никита излишнюю бережливость, если не сказать жадность, своего камердинера." Да эти сцены меня особенно веселят! Вот-вот, именно, что не раскрыты. Сэкономили на Никите с Гаврилой, а зря. Волоча ноги и всем видом показывая недовольство, явился Гаврила с полосканием в пузатом кувшинчике в одной руке и тазом в другой. - Спасибо, поставь. Да принеси денежную книгу. - Никита старался говорить не то чтобы строго, а так, чтобы у камердинера даже мысль не появилась, что отказ возможен. Гаврила, однако, решил, что только отказ и возможен. Он нахмурился, вытянул руки по швам и замер, укоризненно светя глазами в лицо барину. Не иначе как глаза Гаврилы обладали гипнотическим свойством, потому что Никита не выдержал взгляда, отвернулся. - Сколько я тебе должен? - стараясь выглядеть непринужденным, спросил он. - Нам вся школа должна, - проворчал Гаврила. - Не школа, а я. Понимаешь? Я тебе должен. Скоро из Петербурга посылку пришлют, отдам тебе все до копейки. - Нет у меня денег. Все на покупку компонентов извел. - Гаврила, побойся бога. Ты вчера лампадное масло носил в иконный ряд? - Ну носил... - Отдадут мне долги. Перед каникулами всегда отдают. А Маликову я подарил. Не помирать же ему с голоду. - Голос Никиты набирал громкость. - Я имею право подарить, я князь! Камердинер молчал и не двигался с места. - Гаврила, добром прошу... Ты мне надоел! Зря ты, ей-богу... Хотя я знаю, где мне взять деньги. Я тебя продам, а батюшке напишу, что ты колдун. - Кхе...- Звук этот заменял Гавриле смех. - Ладно, черт с тобой. Сегодня же переведу тебе все рецепты из новой книги. И не выкину больше ни одной банки, как бы мерзко она ни воняла. И еще... - Никита говорил торжественно-дурашливым тоном, но Гаврила стал внимательно прислушиваться, видимо, имея все основания верить обещаниям барина. - Я изготовлю тебе арак из незначительного количества подорожника, из тополиного пуха, - продолжал Никита, впадая в патетический тон, - а Белов будет толочь тебе сухих пауков. Будешь, Саш? - Буду. - В продолжение всей сцены Саша пристально смотрел в темное окно, с трудом сдерживая смех. - Зачем деньги нужны? - сдался Гаврила. Никита сразу стал серьезным. - Писаря подкупить. Надо десять рублей, чтобы котовский донос выкупить, а то Алешку арестуют. - Десять рублей! - Заломил руки Гаврила. - Да за такие деньги, извольте слушать, всю Москву можно посадить доносы писать. - Не умничай! Нам надо не написать, а выкупить донос. Это дороже стоит. - Три рубля дам. - Пять, - твердо сказал Никита. Гаврила махнул рукой и ушел в свою комнату, а через минуту вернулся с кошельком и толстой тетрадью, в которой долго вычитал и складывал какие-то цифры, скрипя голосом: "...Теперь это... пять на ум кладем..." - Ну вот, мы богаты! - воскликнул Никита, получив деньги. И поделимся с писарем. Горло не хочешь пополоскать, Белов? Очень бодрит! Не хочешь? Тогда пошли ужинать.
Лиза Корсак: Вот еще один смачный эпизод от Никиты и Гаврилы. В который раз читаю этот отрывок, а все никак не могу сдержаться, чтобы не рассмеяться. Понедельник Гаврила начинал обычно с того, что "подводил черту" - запирался в своей комнате и считал деньги. Никита знал, что общение Гаврилы с черной тетрадью не предвещает ничего хорошего, особенно теперь, когда родительские деньги давно потрачены. В прошлый понедельник Гаврила получил срочный заказ на лампадное масло и употребил свое рвение на варево "компонентов", ему было не до хозяйственных расчетов. Теперь Никита ожидал получить двойную порцию вздохов, попреков за роскошь, за расточительство, за неумеренную доброту ко всякой рвани... - Гаврила! Завтракать пора! -- кричал Никита уже в десятый раз, но в комнате камердинера было тихо. Наконец Гаврила появился с понуро опущенной головой и горестным выражением лица. "Денежная печаль", как называл Никита излишнюю бережливость, если не сказать жадность, своего камердинера, овладела Гаврилой полностью. Накрывая на стол и подавая кушанья, он весьма выразительно вздыхал, но молчал, и Никита уже надеялся, что успеет уйти из дому до того, как Гаврила облачит в слова свое негодование. - Собери папку и положи в сумку бутылку вина! -- крикнул он беспечно после завтрака. И тут началось... - Картона чистого нету. - Почему же ты не купил? - Деньги, батюшка, на исходе. Тут не барскую блажь тешить, не картинки рисовать, а живот беречь. Вы на эти свои художества угля извели - всю зиму отапливаться можно. - Гаврила, ты сошел с ума, -- сказал Никита спокойно. - А как тут оставаться нормальным? Настоящие-то живописцы пишут картину долго-старательно. Иконописец одно клеймо неделю рисует, а вытяп-ляп - изрисовали сто листов. Если уж вам такая быстрота требуется, нарисовал на одной стороне - переверни на другую. Что ж чистой бумаге пропадать? - Гаврила, тебя сожгут! За жадность. Тебе "подведут черту". Ты будешь корчиться в огне, а я не протяну тебе руку помощи. Ты темный человек. А еще алхимик! Еще Эскулап. Знаешь, что говорили древние? Aes omnibus commun is! "Искусство - общее достояние! " А ты экономишь на угле. - Тому рубль, другому рубль, - кричал в полном упоении Гаврила. - Чтоо ж ваши друзья-товарищи не несут деньги? Растащили дом по нитке. Харчились всю зиму, а теперь носа не кажут. Идите в школу, требуйте долги! - Какие долги? Студенты разъехались по домам. - Вчера, в Охотных рядах встретил этого, как его... Маликова. Рожа голодная, так по пирогам глазами и шарит. Я ему говорю, когда, мол, долг вернешь, убийца? А он оскалится: "А ты кто таков? " Продолжение рассказа Никита уже не слышал. Он схватил вчерашние неоконченные картоны и бросился вниз по лестнице, прыгая через две ступени.
полная версия страницы